предысторияЗавели с Кертейн хорошую привычку играть вечерами в "Что?Где?Когда?". Вопрос касался некоего предмета, который Маяковскому запрещали использовать при публичных выступлениях, однако он как-то справлялся. Ответ "Желтая кофта"сподвигнул поискать, в чем же соль...Самую соль под кат прятать грешно и кощунственно.
Грязная, желтая, явно женская кофта никак не вписывается в гардероб поэта. Тем не менее, многочисленные свидетели видели Маяковского в этой кофте несколько раз на публичных вечерах поэзии в МГУ, в зале Консерватории, в ДК Управления Российской железной дороги. Об этой кофте даже писали в прессе.
Дело было простое. В одной из своих поездок в Европу, Маяковский встретился на Капри с Горьким, показывал ему свои стихи. Горький с большим воодушевлением принял нового российского поэта. Они провели вместе 8 дней. Но, как выяснилось позже, говорили не только о литературе. Горький, проживая в Италии, пристрастился к рулетке почище, чем к своему любимому кокаину. Каждый четверг он нанимал рыбацкую шаланду и, напялив на голову широкую рыбацкую соломенную шляпу, отправлялся на парочку дней прямиком в Монако, в ближайшее казино. Там он просаживал свой очередной гонорар за "Песню о буревестнике", победно распространявшуюся в самых немыслимых переводах практически по всем странам глупой стареющей Европы.
Уже через пару часов после знакомства будущие великие литераторы узнали друг о дружке самое главное и, стараясь не терять понапрасну времени, приступили к игре. Играли в покер по-крупному. В первые два дня сильно проигрался Маяковский, он даже послал купить пистолет, чтобы расплатиться сполна. Но на третий день фортуна повернулась задом к Алексею Максимычу. Он спустил выигрыш и начал сдавать своё. На восьмой день (заканчивалась итальянская виза у Маяковского)
Горький решил поставить на кон свою любовницу Фаню Шуб. Маяковский выиграл. Но пожиловатую женщину себе не взял. Снял с неё всю одежду, а саму вернул Горькому. Барахло бабье выбросил, оставил лишь жёлтую кофту.
Вернувшись в Россию, первые полгода на поэтические вечера надевал только эту кофту. Газетчики наперебой сообщали о немыслимом наряде футуриста. Так самец Маяковский демонстрировал самцу Горькому свою победу над ним.
Горький на Капри, читая российскую прессу, рвал волосы на своей голове.
Обесчещенная Фаня Шуб ушла от Горького и вскоре вышла замуж за чекистского агента Зорю Воловича. В 1930 её арестовала французская полиция в связи с громким делом о таинственном исчезновении белогвардейского генерала Кутепова. Зоря сумел выкрасть её из тюремной больницы и благоролучно увезти из Франции. Они появились в Москве в начале 1931. Зоря в чине майора работал в Оперативном отделе ОГПУ. Одним из самых важных его заданий была смена орлов на кремлевских башнях на пятиконечные звёзды. В 1937 году Зорю Воловича и Фаню Волович казнили, как французских шпионов.
Желтая кофта тоже не сохранилась. Сохранились стихи Маяковского о том удачном выигрыше на Капри:
Ох! Эта ночь!!
Отчаянье стягивал туже и туже сам.
От плача моего и хохота
Морда комнаты выкосилась ужасом
И видением вставал унесенный от тебя лик,
Глазами вызаривала ты на ковре его,
Будто вымечтал какой-то новый Бялик
Ослепительную царицу Сиона евреева.
В. Баранов, Д. Черненский, "Маяковский в Желтой Кофте".
читать дальше“Сбросим Пушкина с корабля современности” - призывал Маяковский на поэтических вечерах в Политехническом музее в Москве Вообще, Маяковский читал в Политехе немного другое: “Я люблю вас, но живого, а не мумию” и обращался в трогательных стихах к Пушкину с почтительнейшим “Александр Сергеевич, разрешите представиться. Маяковский”. Да, он искренне поставил подпись под манифестом футуристов, действительно содержавшим призыв “бросить Пушкина, Достоевского, Толстого… с Парохода современности”. Но это было не при советской власти, а ещё до Первой мировой и тон в движении футуристов – профессиональных шоуменов-эпатажников, задавали совсем другие люди (Бурлюк, Кручёных). Молодой Маяковский в жёлтой кофте был тогда такой же футурист, как впоследствии Пикассо – коммунист, т.е. вполне декоративный.
С этой жёлтой кофтой случилась такая история. У Маяковского, всем известно, были по жизни две странности:
1. Он чрезвычайно был азартен и всякую свободную минуту был готов играть в любые мыслимые и немыслимые игры, чаще всего в карты: в покер, в "тысячу", в очко, в дурачка; если не было карт, играл в шахматы, кости, шашки, бирюльки, домино, пинг-понг, бильярд, прутики, в непонятную никому китайскую старинную игру ма-джонг, купленную в Мосторге; у него всегда была при себе рулетка в виде наручных часов, он часто вертел её просто так, как иногда францисканские монахи переберают чётки, размышляя о вечном; даже, просто идя пешком по улице, он устраивал с очередным случайным спутником пари - загадывали число встреченных извозчиков и побеждал тот, у кого загаданное число было ближе к настоящему; или просто спорили на то, кто громче и чаще испортит воздух...
2. Он был до болезненности чистоплотен, старался принимать ванну и менять рубашки каждый день, в карманах его костюмов и пальто постоянно находились миниатюрные мыльницы и салфетки, чтобы умывать лицо и руки всякий раз, когда для этого имелась хоть какая-либо возможность - дома ли, в гостях ли, в поезде ли, в ресторане ли...
Грязная, желтая, явно женская кофта никак не вписывается в гардероб поэта. Тем не менее, многочисленные свидетели видели Маяковского в этой кофте несколько раз на публичных вечерах поэзии в МГУ, в зале Консерватории, в ДК Управления Российской железной дороги. Об этой кофте даже писали в прессе.
Дело было простое. В одной из своих поездок в Европу, Маяковский встретился на Капри с Горьким, показывал ему свои стихи. Горький с большим воодушевлением принял нового российского поэта. Они провели вместе 8 дней. Но, как выяснилось позже, говорили не только о литературе. Горький, проживая в Италии, пристрастился к рулетке почище, чем к своему любимому кокаину. Каждый четверг он нанимал рыбацкую шаланду и, напялив на голову широкую рыбацкую соломенную шляпу, отправлялся на парочку дней прямиком в Монако, в ближайшее казино. Там он просаживал свой очередной гонорар за "Песню о буревестнике", победно распространявшуюся в самых немыслимых переводах практически по всем странам глупой стареющей Европы.
Уже через пару часов после знакомства будущие великие литераторы узнали друг о дружке самое главное и, стараясь не терять понапрасну времени, приступили к игре. Играли в покер по-крупному. В первые два дня сильно проигрался Маяковский, он даже послал купить пистолет, чтобы расплатиться сполна. Но на третий день фортуна повернулась задом к Алексею Максимычу. Он спустил выигрыш и начал сдавать своё. На восьмой день (заканчивалась итальянская виза у Маяковского)
Горький решил поставить на кон свою любовницу Фаню Шуб. Маяковский выиграл. Но пожиловатую женщину себе не взял. Снял с неё всю одежду, а саму вернул Горькому. Барахло бабье выбросил, оставил лишь жёлтую кофту.
Вернувшись в Россию, первые полгода на поэтические вечера надевал только эту кофту. Газетчики наперебой сообщали о немыслимом наряде футуриста. Так самец Маяковский демонстрировал самцу Горькому свою победу над ним.
Горький на Капри, читая российскую прессу, рвал волосы на своей голове.
Обесчещенная Фаня Шуб ушла от Горького и вскоре вышла замуж за чекистского агента Зорю Воловича. В 1930 её арестовала французская полиция в связи с громким делом о таинственном исчезновении белогвардейского генерала Кутепова. Зоря сумел выкрасть её из тюремной больницы и благоролучно увезти из Франции. Они появились в Москве в начале 1931. Зоря в чине майора работал в Оперативном отделе ОГПУ. Одним из самых важных его заданий была смена орлов на кремлевских башнях на пятиконечные звёзды. В 1937 году Зорю Воловича и Фаню Волович казнили, как французских шпионов.
Желтая кофта тоже не сохранилась. Сохранились стихи Маяковского о том удачном выигрыше на Капри:
Ох! Эта ночь!!
Отчаянье стягивал туже и туже сам.
От плача моего и хохота
Морда комнаты выкосилась ужасом
И видением вставал унесенный от тебя лик,
Глазами вызаривала ты на ковре его,
Будто вымечтал какой-то новый Бялик
Ослепительную царицу Сиона евреева.
II
А Вы знаете, почему распоряжением наркома Луначарского была снята с репертуара оперетта Франца Легара “Жёлтая кофта”, пользовавшаяся огромным успехом?
Либретто для оперетты, сочинённое по мотивам описываемых Вами событий жадным до денег Буревестником, Легар получил как раз от Фанни и именно в той версии, которую Вы изложили. На самом же деле, отделаться от неё, а тем более отобрать у любимицы всей литературной Европы её фартовый жёлтый клифт Маяковскому тогда не удалось.
Наскучив однообразием времяпрепровождения на вилле и жмотством её хозяина, Фанни вначале решила просто проветриться в Москву, но на месте быстро разобралась в революционной обстановке и с тех пор не расставалась с поэтом, который с первого взгляда показался ей перспективным. Чрезвычайно много, чтобы не сказать всё, сделала она для его карьеры. Отметим лишь такой факт: только ей Луначарский доверял сопровождать Маяковского в зарубежных командировках. Во время одной из них, в Париже и произошла её встреча с Легаром.
Международная авантюристка в это время уже носила фамилию Каплан и проживала в одной квартире с Осей, Лилей и Володей в Мерзляковском переулке, там, где сейчас Государственный музей В.В. Маяковского. Расположенный на ведомственных площадях хорошо известного учреждения на Лубянке, этот музей хранит множество тайн. Выставлена в постоянной экспозиции и фотография Фанни Р. Каплан, и, кстати, даже не одна.
Да, но ведь фотографий Каплан, как известно, не сохранилось – скажете Вы. Действительно, даже известный её портрет кисти Казимира Малевича после известных событий Председатель ВЧК т. Дзержинский собственноручно замазал чёрной краской. Дело тут в следующем: Фанни Каплан обладала поразительным портретным сходством с Владимиром Маяковским. В отличие от слабого здоровьем и застенчивого молодого человека, она обладала громовым голосом и бесцеремонными манерами. Имея огромный опыт общения чуть не со всеми выдающимися сочинителями Европы того времени (среди них, кроме Горького отметим также и Г.Дж.Уэллса) она не особенно-то чикалась и с молодым поэтом.
Запирая его в квартире, она отправлялась на тусовки, а явившись с них, иногда полночь заполночь, строго пересчитывала написанные строчки. Будучи в подпитии, могла и поколотить. Именно в этот период поэт перешёл к необъяснимому стилю написания стихов знаменитой маяковской “лестницей”.
Впрочем, ради справедливости надо отметить, что колачивала она, по-видимому, и Макса с Герой, которых не забросила и регулярно навещала одного в Лондоне, другого на Капри; только этим можно объяснить синхронный расцвет талантов этих троих и ещё ряда советских и зарубежных классиков.
Разнообразные таланты Фанни всегда высоко ценили и в ВЧК. Остальное общеизвестно. Во время митинга на заводе Михельсона латышские стрелки беспрепятственно пропустили революционного поэта к вождю… Впоследствии за эту операцию Фанни по представлению ВЧК была награждена одним из первых орденов Ленина, а сразу после акции её срочно перебросили на другой участок работы: пора было возвращать на Родину из-за границы Буревестника Революции. Жёлтая кофта была сдана в спецмузей, одноименная пьеса снята с репертуара, поэт перестал выступать в Политехе, написал большую поэму “Владимир Ильич Ленин”, а через несколько лет застрелился. На его теле нашли вот какие стихи, отчего-то написанные уже вовсе не “лесенкой”.
Буржуи, буржуи, жлобы, фраера,
Скорей прячьте жирное тело в утёсах!
Свобода, свобода, эх-эх без креста!
Так пусть же сильней грянет буря, ебёныть!
Эх-эх, попляши…
III
Есть и такую версию. Главную роль в этом спектакле должна была исполнять тогдашняя жена наркома Наталья Александровна Розенель, но партия "Жёлтой кофты" была написана для контральто, в то время как у Розенель было лирико-драматическое сопрано. Луначарский писал официальные ноты (не музыкальные) Легару, требуя изменить некоторые ноты (музыкальные) и, вместе с тем, трактовку оперетты, но фашистский композитор считал ниже своего достоинства отвечать маленькому лысому коммунистическому министру просвещения. Тогда Луначарский выписал из-за границы Прокофьева для того, чтобы изменить партию контральто хотя бы на колоратурное меццо-сопрано. Но из этого тоже ничего не вышло - хитрый Прокофьев использовал свой приезд в личных целях, дал несколько концертов изумленной публике и смылся назад в Европу.
Из дневника Прокофьева (публикация приготовлена Д.Горбатовым):
"Меня знакомят со всеми, среди которых несколько полузабытых лиц из артистического мира дореволюционного времени. Жена Луначарского, или, вернее, одна из последних жён, — красивая женщина, если на неё смотреть спереди, но гораздо менее красивая, если смотреть на её хищный профиль. Она артистка, и фамилия её — Розанель...
<…> Переходим в другую, малую гостиную, обставленную не без уюта. Луначарский вытаскивает первый номер ЛЕФа — новый журнал, издаваемый Маяковским. ЛЕФ — означает левый фронт. Луначарский объясняет, что Маяковский считает меня типичным представителем ЛЕФа.
— Тем полезнее вам послушать, — прибавляет он, — обращение Маяковского, помещённое в этом номере.
Затем Луначарский не без увлечения и очень неплохо читает письмо в стихах Маяковского Горькому. Письмо в самом деле остро, а некоторые формулы в стихах просто хороши. Идея: почему, мол, Алексей Максимович, когда столько работы в России, вы проживаете где-то в Италии?"
Здесь мы видим свидетельство Прокофьева о том, что Маяковский, который давно уже перестал надевать жёлтую кофту на публичные выступления, продолжает издеваться над Горьким. А Луначарский в конце концов был просто поставлен перед выбором - либо в очередной раз сменить жену, либо в очередной раз снять оперетту. Второй вариант требовал меньше затрат.
-
-
25.10.2011 в 14:08-
-
25.10.2011 в 17:18-
-
25.10.2011 в 17:24-
-
25.10.2011 в 17:35-
-
25.10.2011 в 17:46-
-
27.10.2011 в 04:54