Раскрась меня. Раскрась меня полностью
Человек который мечтает стать вампиром и перчатки.
Перчатка белела посреди брусчатой мостовой. Ее, кружевную, недавно любовно облекавшую чьи-то тонкие пальчики, безжалостно истрепали колеса проезжавших самоходных экипажей и карет. Некогда девственную белизну втоптали в серую пыль. И все же в свете луны погибшая перчатка на ночной мостовой светилась, будто сама святая Женевьева обронила ее, тайком посетив забытый Богом город...
Флоранс в душе считал себя поэтом. Разумеется, непризнанным, непонятым и одиноким в прогнившем до корней мире. В мире гремели революции, народ вешал политиков на фонарях, политики отвечали пушечной пальбой, в воздухе остро пахло войной и переворотами, - и вдруг наступило затишье, полное апатичных юнцов и чахоточных девиц, обнаглевшей черни и пьяных поэтов. Флоранс опоздал родиться на свет и искренне переживал, что на его долю не досталось борьбы, - правда, наблюдать за борьбой Флоранс предпочел бы, сидя на уютной веранде за утренним кофе.
Мир кипел изнутри, но политикой молодой человек не интересовался. Ему нравилось наблюдать, оставаясь при этом в стороне от опасных событий. Не исследовать, не прогнозировать, не творить самому - просто наблюдать.
Флоранс видел себя поэтом, летописцем эпохи, - а эпоха, будто дождавшись его, Флоранса, рождения, захлебнулась событиями и задохнулась. И Флорансу было скучно.
Так скучно, что заметив крохотные шрамики на белой шейке очередной любовницы, он с головой ушел в старые бабкины сказки...
Красавица Маривон после громкого скандала все же призналась в измене. Таинственный красавец подсел к ней за столиком в кафе, увлек беседой, проводил до съёмной квартиры (за которую Флоранс, между прочим, платил из собственного кошелька), где и свершилось прелюбодеяние. Был незнакомец, по словам Маривон, обходителен, услужлив, умел угодить женщине, не то, что некоторые бездельники, озабоченные исключительно своей особой.
..................................тададам, продолжение следует...
Перчатка белела посреди брусчатой мостовой. Ее, кружевную, недавно любовно облекавшую чьи-то тонкие пальчики, безжалостно истрепали колеса проезжавших самоходных экипажей и карет. Некогда девственную белизну втоптали в серую пыль. И все же в свете луны погибшая перчатка на ночной мостовой светилась, будто сама святая Женевьева обронила ее, тайком посетив забытый Богом город...
Флоранс в душе считал себя поэтом. Разумеется, непризнанным, непонятым и одиноким в прогнившем до корней мире. В мире гремели революции, народ вешал политиков на фонарях, политики отвечали пушечной пальбой, в воздухе остро пахло войной и переворотами, - и вдруг наступило затишье, полное апатичных юнцов и чахоточных девиц, обнаглевшей черни и пьяных поэтов. Флоранс опоздал родиться на свет и искренне переживал, что на его долю не досталось борьбы, - правда, наблюдать за борьбой Флоранс предпочел бы, сидя на уютной веранде за утренним кофе.
Мир кипел изнутри, но политикой молодой человек не интересовался. Ему нравилось наблюдать, оставаясь при этом в стороне от опасных событий. Не исследовать, не прогнозировать, не творить самому - просто наблюдать.
Флоранс видел себя поэтом, летописцем эпохи, - а эпоха, будто дождавшись его, Флоранса, рождения, захлебнулась событиями и задохнулась. И Флорансу было скучно.
Так скучно, что заметив крохотные шрамики на белой шейке очередной любовницы, он с головой ушел в старые бабкины сказки...
Красавица Маривон после громкого скандала все же призналась в измене. Таинственный красавец подсел к ней за столиком в кафе, увлек беседой, проводил до съёмной квартиры (за которую Флоранс, между прочим, платил из собственного кошелька), где и свершилось прелюбодеяние. Был незнакомец, по словам Маривон, обходителен, услужлив, умел угодить женщине, не то, что некоторые бездельники, озабоченные исключительно своей особой.
..................................тададам, продолжение следует...